ХОЛОДНЫМ ПЛАВНИКОМ
«Дядя Ваня» - пьеса Чехова с непростой судьбой.Как, впрочем, и другие его драматические произведения. Многие современники сравнивали «Дядю Ваню» с более ранней пьесой, и не в его пользу. «Я внимательно перечел «Дядю Ваню» и с грустью должен сказать Вам, что Вы, по моему мнению, испортили «Лешего». Вы его окромсали, свели к конспекту и обезличили. У Вас был великолепный комический негодяй: он исчез, а он был нужен для внутренней симметрии», - писал ему А.Урусов.
«Краски все бледноватые, не докончены ни фигуры, ни сцены, ни положения…Драматическое произведение заключается в смене положений, ярких и определенных, и требует письма немного грубого и декоративного. Полутени пропадают, а остается впечатление утомительного однообразия», - поучал гениального драматурга некто А. Кугель.
Но Горький все понял сразу: «На днях смотрел «Дядю Ваню», смотрел и — плакал как баба, хотя я человек далеко не нервный, пришел домой оглушенный, измятый вашей пьесой, написал вам длинное письмо и — порвал его. Не скажешь хорошо и ясно того, что вызывает эта пьеса в душе, но я чувствовал, глядя на ее героев: как будто меня перепиливают тупой пилой. Ходят зубцы прямо по сердцу и сердце сжимается под ними, стонет, рвется. Для меня — это страшная вещь…» .
Образно сказал о Чехове-драматурге гениальный Римас Туминас. «Главная тайна, которую Чехов оставил нам и которую безуспешно до сих пор пытаются разгадать все, — это тайна течения времени. «Куда все уходит», «наши дни уходят» — время уходит, истекает, проходит, испаряется — какие еще есть глаголы? В театре я все время пытаюсь найти этот верный чеховский глагол, одно-единственное точное слово. Что такое течение времени? Это похоже на то, как в прохладной воде вдруг около тебя проплывет рыба, слегка коснувшись своим плавником. Какое страшное это прикосновение — холодное, легкое, мимолетное. Это мгновение надо понять и дать физически почувствовать».
Погоня за ускользающим Временем, напрасная попытка его поймать, остановить - вот что пытается сделать в театре Туминаса гениальный (если имеешь дело с людьми такого масштаба…) Сергей Маковецкий - Дядя Ваня. Отсюда его неровная , неловкая пластика, скачки, какие-то припадания на ногу. Но Время не поймать, тем более - не остановить. Скользнет между пальцев, обдаст холодом вечности…
После этой постановки Туминаса трудно смотреть другие версии. Да, но ведь казалось ж нам десять лет назад, что после фильма Кончаловского, после Смоктуновского, никто не скажет лучше о рефлексирующем интеллигенте . Наконец увидела тюзовский спектакль в постановке известного молодого режиссера Илья Ротенберга.
Илья - выпускник мастерской замечательных режиссеров Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова, успел поруководить несколькими театрами, много и успешно ставит. В Саратове - удачный эскиз-спектакль к 100-летию тюза Киселева, совсем недавно, ,пронзительно, - «Калека с острова Инишмаан».Для меня - одно из лучших воплощений МакДонаха.
Чехов, насколько я поняла, у Ильи первый , поставлен полтора года назад. Театральным критикам обычно пеняют, что смотрят они сдачу, спектакль еще сырой, и спешат с выводами. Я долго не совпадала с афишей театра, и вот - прекрасная возможность увидеть уже сложившееся сценическое произведение.
Мы видим слегка обветшалый, с крышей, поросшей травой , давно не беленый (художник Наталья Зубович), не лишенный некоего очарования барский дом. Здесь силен привычный уклад – каждодневным трудом всех обитателей. Хлопочет по хозяйству еще крепкая нянюшка( Тамара Цихан), трудолюбивая пчелка Соня ( Ирина Протасова) не гнушается пройтись тряпкой по грязным закоулкам дома, старенький Вафля успевает и клубок няне помотать, и сам немного повязать, а между делом - чаю напиться (обстоятельно выстроена роль у Александра Федорова).
Войницкий Алексея Ротачкова интеллигентен, слаб и - очень беспомощен.Возможно, таким его сделала поздняя любовь. Он уже не способен на сильные эмоции, тем более - поступки. Все, на что его хватает, - поскандалить с ненавистным Профессором. Ослабев от непривычного всплеска, он тут же скрывается в своей комнате. Выстрел, еще один?! Да он комара не обидит (которых так ловко хлопает Вафля).
Серебряков Валерия Емельянова крепок для своих лет, ворчлив не от дряхлости, а от хворости ( подагра – заболевание крайне мучительное), борется с ней на свой лад , задрав ноги почти вертикально. Так же сильно его мучит бездействие, непривлекательная среда,в которой он должен находиться. Но вот посетило его озарение, как будто бы «исход» для него, для всех: имение можно продать! И он снова бодр, энергичен, забыл и про ноги. Профессор здесь очень живой, а не «каменный истукан», как его зачастую изображают.
Есть жизнь и в слишком порой «картинном» (в бесчисленных воплощениях) Астрове. У Алексея Карабанова он сильный, натренированный, истосковавшейся по женщине. Отсутствие мужской красоты компенсируется бьющей из него энергией. Правда, энергия эта не защитника лесов и озеленителя планеты (сей текст проговаривается с привычной аффектацией, как проговариваются здесь под музыку многие важные чеховские тексты). А вполне определенная сексуальная энергия. Не увлекают доктора даже собственные чертежи, поскольку они ничуть не интересуют прекрасную Елену.
Героиня чеховской пьесы – как осеннее солнце. Всем светит, всех притягивает, никого не греет. Но все взоры - на нее, все разговоры – о ней. Хороша высокая статная Елена и в спектакле ( Виктория Самохина), однако без «солнечного свечения». И когда они с мужем дружной парой уходят, наконец, прочь (отсутствует здесь страстная сцена прощания с Астровым, где «холодная русалка» даст вдруг волю своим чувствам), неожиданно приходят на ум стихи Горького, который чтил Чехова-драматурга и сильно ему подражал: «Маленькие, нудные людишки/Ходят по земле моей отчизны,/Ходят и уныло ищут место,/Где бы можно спрятаться от жизни»... И Маман ( Тамара Лыкова) на месте: привычное клише дамы эмансипе.
Очень неровная, естественная только героиня Ирины Протасовой. Соня порывистая, бросающаяся то к отцу ( который ей явно тяготиться), то к любящей нянечке, то к нуждающемся в ее защите больше, чем она в его, дяде Ване… Соня, прячущая водку от любимых мужчин и ухарски открывающая бутылку одним ударом. Соня плачущая, Соня танцующая… Граммофон, который вполне мог быть в дворянском доме сто лет тому, твист, который появится на полвека позже, а здесь удачно протягивает какие-то скрепы между героями… Все напрасно: мачеха ее предаст, отец забудет, любимый человек изменит, дядя… дядю самого впору спасать от несчастной любви.
Вместо сцены прощания с Еленой мы видим в финале сцену прощания Сони с Доктором.Раздирающе пронзительную в своей обреченности. В конце она совсем «помертвелая», пора ее уже от Доктора отдирать. Пожалуй, это самый сильный кусок спектакля…
«Сцены из деревенской жизни» - определил пьесу Чехов. Режиссер сохранил определение автора. Вышли отдельные сцены.В большинстве своем, хорошо сыгранные. Как бы из другой, давно где-то замершей жизни. Где 1з лет - такой большой срок, что кажется вечностью. Где теплые, умные, хорошие люди служат всю жизнь холодным, неумным, злым …и дальше зачем-то служить им будут. Зачем?.. Зачем поставили Чехова? Зачем «Дядю Ваню»? Зачем в тюзе? …
Разве что из-за Сони? Ведь чтобы «из-за дяди Вани» ставить, надо как минимум жизнь прожить.
Ирина Крайнова
