ВНАЧАЛЕ БЫЛ НАБОКОВ …
Стараюсь не пропускать концертов Светланы Никулиной
Актрисы … и актрисы. Старшего преподавателя сценической речи в Театральном институте Саратовской консерватории . Как-то не поворачивается язык назвать ее «мастером художественного слова». Есть в этом определении что-то тяжеловесно-неповоротливое, замшелое.
Светлана начинает читать Цветаеву, Бродского, Набокова как бы исподволь, просто и почти тихо. Без аффектации и «нарастания» звука к концу строки. Такая манера очень не нравится адептам старой чтецкой школы. «Да она читать не умеет!» - слышу упорные ворчания по соседству на последнем концерте. Ближе к финалу из нашего угла на актрису посыпались вопросы «с подковыркой». Завыть ей , что ли, вслед за ними?.. Слава богу, это не в ее стиле.
«Она вся озноб, порыв и смятение» - так написала я как-то о Бэлле Ахмадуллиной. То же можно сказать о Светлане, о ее манере чтения.Так проникновенно, так просто и так ново, как в самый первый раз. Словно сама делает для себя открытие.
Я никак не должна была попасть на этот литературный вечер в Фединский музей. Одновременно открывалась выставка петербургских художников в Радищевском музее- весь двадцатый век! И тоже в пять часов - презентация книги (в усадьбе Чернышевского) известным эрудитом Владимиром Кантором.Но я увидела , что в программе вечера Никулиной - Бродский, Цветаева, Набоков - и просто обежала остальные музеи, чтобы успеть в Фединский.
Камерный характер встречи, заданный научным сотрудником музея Еленой Мазановой, располагал к вопросам-ответам.Светлана,высокая, статная , изысканная в черном платье об одном рукаве и «осиных» шпильках, рассказывала, как не любила в школе читать заданное на дом, хрестоматийное. На уроках ее выручала отличная память.
Началось все с Набокова, сочинения которого она обнаружила у бабушки-учительницы. Ироничный, тонкий стилист, ни на кого не похожий писатель и «затянул» ее в литературу. Это осталось с ней навсегда , как и Цветаева, Пушкин, которые пришли позже.
Светлана не боится признаться, что Бродского она сначала не понимала (многие из нас не понимают, но кто в этом сознается?) А ее студентка хотела читать только этого трудного поэта, делать с ним программы.Она и учительницу своей по сценической речи в Бродского затянула . И открылась перед ней поэтическая бездна, «звезд полна».
… «Теперь так мало греков в Ленинграде, /что мы сломали Греческую церковь, - я уже слышала эти стихи на концерте Никулиной в консерватории. «Как нас учат книги, друзья, эпоха:/ жизнь будет лучше, чем мы хотели./ Мы пирог свой зажарим на чистом сале,/ ибо так вкуснее: нам так сказали»,- и это она уже читала, скороговоркой, вместе со своими учениками. И пронзительный сей романс пела : «А у других мужья… а у меня слеза - жидкая бирюза…А надоест хранить, будет что уронить ночью на дно колодца»…
Поет Светлана, как читает – манким голосом, замирая, едва дыша, на излете Слова и Чувства. Показала три песни на стихи Бродского с помощью гитары Данила Шувалова –ее ученика, теперь ассистента кафедры института и актера.
И снова она читала тяжелую, редко исполняемую прозу Цветаевой о неудачной поездке в деревню в голодный год .Марина хотела поменять ситец на сало.Ситец не поменяла, и, озлившись на замшелость публики, наговорила им про убийцу «красного» Урицкого.Тема там тяжелая, а стиль диалогов - летучий, истинно цветаевский, россыпь слов с неистребимо просвечивающим за ними юмором. Это ж Марина!
"Дробясь о гранитные ваши колена,Я с каждой волной - воскресаю! Да здравствует пена - веселая пена -Высокая пена морская!"
А в начале вечера был Набоков, все тот же рассказ «Музыка» ( тоже слышала ) о прошедшей любви, которая никуда не уходит и сидит, оказывается, занозой под кожей, чтобы вонзиться поглубже в самый неподходящий момент. «…И Виктор Иванович понял, что музыка, вначале казавшаяся тесной тюрьмой, в которой они оба, связанные звуками, должны были сидеть друг против друга на расстоянии трех-четырех саженей,-- была в действительности невероятным счастьем, волшебной стеклянной выпуклостью, обогнувшей и заключившей его и ее, давшей ему возможность дышать с нею одним воздухом,-- а теперь все разбилось, рассыпалось,-- она уже исчезает за дверью, Вольф уже закрыл рояль,-- и невозможно восстановить прекрасный плен». В исполнении Светланы Никулиной все было, как в первый раз: Набоков, Цветаева, Бродский. Любовь, страдания, голод,смерть, жизнь…
Если будет в институте или в музее снова такая программа, мы снова пойдем. Трое из нас точно: поэт Павел Шаров, филолог Елена Мазанова и я.
Ирина Крайнова, фото с сайта
